К окончательному решению вопроса с «сознанием»

Дебаты вокруг вопроса «что такое сознание?» нередки как для академического сообщества, так и в среде инженеров — разработчиков в сфере искусственного интеллекта. Для многих ценность вопроса и поисков ответа на него является самоочевидной, и редко подвергается самостоятельной оценке. Я возму на себя смелость утверждать, что, безотносительно содержания этих споров, они являют собой в большей части схоластическое упражнение, а постоянное присутствие его в поле внимания исследователей — если не дефектом научно-инженерного дискурса, то манифестацией ограничений метода мышления. При том, что сама интенция разобраться с некоторой проблемой, уже в силу такого упорного присутствия в интеллектуальном поле, наверняка или несомненно имеет некий важный смысл. Интересно разобрать

1. действительные (возможно, не часто осознаваемые) цели этой интеллектуальной работы, причины её привлекательности;
2. почему соглашение относительно «сознания» не достигается, при всех усилиях?
3. какой может быть выход из этой «дурной бесконечности» — гегельского die Schlecht-Unendliche.

В своей исследовательской работе я отказался от термина «сознание» около 10 лет назад, как не просто от избыточного, а как от вредного, оставив его исключительно для бытового дискурса, для конструкций вида «упал и потерял сознание». В нескольких следующих абзацах я буду этот термин изредка использовать, чтобы сделать более плавное введение для тех, кто всё ещё считает его использование обоснованым, и далее покажу логику его элиминации.

1. Человек, как текущий результат эволюции животного, получил от млекопитающих нервную систему, аппарат восприятия и принятия решений и прирастил поверх этого дополнитульный мощный нейрональный слой, давший нам всю гамму способностей абстрактного мышления.
2. Та исключительно устойчивая, выпестованная сотнями миллионов лет, форма животного сознания, которая нам досталась, обусловлена и ко-эволюционировала вместе со способом существования млекопитающих и их видовых предков.
3. Эта форма сознания, протоколы и режимы, в значительной степени опираются на конструкт объекта — чётко выделенное из 4д-фона образование, с ясными группами 4д-координат, позиционирующих ядро постоянных характеристик (прототип) и вариативную характеиристическую часть. Заяц в любой из возможных проекций, окрасов, поз и позиций рассматривается волком как цель охоты и средство пропитания.
4. Этот объектный способ восприятия и организации деятельности чрезвычайно важен для выживания, устойчив, укоренён в нейрональных структурах.
5. Развитие абстрактного мышления у людей закономерно стало продолжением и развитием этого процессинга: мы, люди, и сейчас, в своей техногенной сверхсоциализированной среде, всё ещё недалеко ушли животных во многих аспектах. Однако, важные отличия этой человеческой среды от мира животных всё же наличествуют, и их появление и спровоцировало рассматриваемую проблему.
6. Влияние объектного процессинга (восприятие, принятие решений, направленность деятельности) животных на абстрактное мышление человека привело к объект-центричному мышлению: в центре наших построений находятся всё те же конструты-в-пространстве. Большинство [развитых] языков организованы так, что львиную долю лексики составляют существительные и прилагательные — ссылки на объекты и их характеристики. Для того, чтобы мыслить, нам нужно не только объективировать целевое сенсорное поле на background-foreground, но и применить к этому весь глубокий стек когнитивных приёмов — объектного характера: генерализацию, специализацию или каузальный инференс — который суть обобщение объектных взаимодействий.
7. Мы живём и мыслим в таком способе, как рыбы в воде — очень редко отдавая себе отчёт об этом способе и не имея представление о его архитектуре.
8. Упомянутая выше проблема состоит в том, что человечество в своём социальном и когнитивном развитии, создало кратно более сложную среду, в аутопоэзисе вместе с ней, посредством её и для неё вырастив кратно более сложное сознание. Наши практики выживания много, много более сложны, чем животные — как и наш человеческий когнитивный аппарат, обеспечивающий эти практики.
9. Однако слова, которые не вырубишь топором, объектная инфраструктура сознания и объект-центричные формы мышления, как оказывается, эволюционируют с заметной инерцией. Мир социальных, групповых взаимодействий усложняется быстрее, чем индивидуальное человеческое мышление адаптируется. Авторитетных высказываний на тему «мы не понимаем мира, в котором оказались» уже слишком много, чтобы их даже явно цитировать.
10. Сам термин «сознание» появился, как результат особого рода обобщений — большого количества разнообразных обобщений человеческой деятельности — как явленного, экстрафеноменального мира, так и интроспекции миллионов людей — всё это смешано в одной сильной абстракции.
11. Проблема с этой, как и многими и многими другим подобными абстракциями в том, что для конструктов с таким реферируемым разнообразием, с такой степенью распределённости в 4д-пространстве, в экстра- и интраспективных отчётах, объектные схемы, развившиеся в мире куда меньшего разнообразия и требующие для корректного функционирования ряда условий, уже работают плохо. «Плохо» означает эффективную потерю управления дискурсом, распадом внутренней фокусировки, большими семантическими люфтами в коммуникации, в конце концов ступор в принятии решений, требующих чёткого, устойчивого, широкого соглашения относительно семантического экстента такого термина.
12. В малых семантических сообществах, где можно произвести усекновение семантик и получившегося разнообразия хватает для обеспечения деятельности, этот термин может иметь смысл. «Упал и потерял сознание» == «не реагирует на любую рефлексивную коммуникацию».

Отсюда, ответы на поставленные в преамбуле вопросы:

13. Для чего термин «сознание» и его определение постоянно мусолится в философских и околофилософских диспутах? Широким группам людей требуется терминологическая и семантическая инфраструктура для особого рода деятельности — например, создание систем искусственного интеллекта, или управления обществами через знаковые коммуникативне каналы, для обеспечения чего требуются богатые модели агента, его рефлексивных спобностей и процессинга.
14. Это несомненно важный вопрос, но «сознание» здесь оказывается негодным средством, потому как тянет за собой большое количество слабодисциплинированных ассоциаций и весь балласт многовекового философского дискурса — так уж получается. Блуждание в этих ассоциативных дебрях, обычно без жёсткого управления коллективным и индивидуальным вниманием, приводит к той самой die Schlecht-Unendliche обусждений: бесконечные и бесплодные рекурсии в поле предельных абстракций. Ведь «сознание» тут не единственное понятие с такой проблемой, их целый ein schlechter Cluster.
15. В этом отношении, философская традиция en masse находится в позиции, схожей с положением богослова или алхимика, столкнувшегося с необходимостью описывать мир симл природы в конструктивном, инженерном, естественно-научном ключе. Из тезауруса у богослова есть только Библия, а из инструмента — схоластика, редукция к церковным текстам, наивная магия и эзотерические фантазмы. Алхимическая проблема эпистемологии. Важным ли является для учёного-естествоиспытателя, даже если он в каком-то смысле верит в Бога, вопрос о первородном грехе, о который ломали интеллектуальные копья тысячи уважаемых, а металлические копья — тысячи властных людей?
16. Вряд ли. Такие вопросы, хоть и имеют неустранимую этническую подоплёку и существенные социальные последствия, скорее воспринимаются, как внутренняя кухня церкви, способ выяснения статуса среди епископов через статус их богословской позиции и нюансов символа веры.
17. Выход из данного бега по кругу состоит не в настаивании на некотором соглашении относительно темина «сознание» или настаивании на некоем окончательном фундаментальном определении — это и малореалистично и не является эволюционным шагом, лишь паллиативом. Выход прежде всего — в эпистемологическом управлении научным дискурсом, в качественной рефлексии самого процесса научного дискурса, не как объекта наблюдения (гносеология в том же тупике), а как интенционального процесса. Без способности самого и каждого конкретного мыслителя управлять своим личным интеллектуальным процессом, внутренней интроспекций, рефлексировать протокол личного и группового внимания, работа с предельными темами будет регулярно коллапсировать.
18. Такая способность совсем не некая исключительная редкость, однако требует усилий по развитию и поддержки со стороны сообщества. Как минимум, рефакторинга понятийного поля, дискурсивных и научных протоколов, структура которых и создаёт die schlechte аффордансы и привычки.
19. Исключение термина «сознание» из дисциплинированного дискурса тут как раз может быть полезным делом. Я пока ни видел ни одного семантического контекста, где бы оное не могло бы быть без потерь заменено на что-то из ряда «рефлексия», «когнтивная спобность», «когнитивный процессинг», «принятие решений» и пр. Главное — удержаться от попыток раскрыть «конитивное» через инстинктивно-привычное «сознание» и тем продолжить «дурную бесконечность» только потому, что в текущей библии «сознание» сознание находится на каждой странице. Гуссерлевское эпохэ — удежание от суждений о метафизическом — в данном случае более чем применимо. Особенно в инженерной среде, где что-нибудь вида «когнитивный процессинг» отсылает к хорошо объективируемым, рамируемым и управляемым процессам. «Рефлексивный аппарат» — к ясно фиксируемым структурам с более-менее понятными способностями и эффектами. «Распределённые паттерны внимания», «социальные протоколы», «корефлексия» и пр. — к пусть высокоразнообрзным и распределённым, но также упорядоченным и внятно реферируемым агентским реакциями или мультиагентным сетям и архитектурам.
    Можно подверстать сюда работы Майкла Грациано об attention schema theory или Джошуа Бенгио с тезисом «from attention to consciosness», пусть они и лишь частично затрагивают обозначенную проблему.
20. Человек, чтобы выживать в новом мире и создавать его, уже выработал многие новые протоколы и рефлексивные способности (что, в силу исповедуемого постпозитивистского монизма и прогрессивного физикализма, требует от нас признавать и наличие соответствующих нейрональных структур) — вынуженно сверхобъектные. Нужна и некая соответствующая этим способностям необъект-центричная рефлексия и более способный в новом мире метод мышления. Он не должен отрицать или замещать столь ценный важный для жизни объект-центричный метод рефлексии, а должен обобщать и параметризовать его, управлять им при перемещнии локальных объектных форкусов в сильно более широкой среде с множествами контекстов. Управление объектным внимание требует внеобъектных инструментов, чтобы не коллапсировать. Но это — отдельная история.