С Хокингом о «верной теории»

Хокинг: Прогресс состоит не в замене неверной теории на верную, а в замене одной неверной теории на другую неверную, но уточнённую.
Чурилов: Хокинг — угрюмый пессимист. Прогресс состоит в замене одной верной теории на ещё более верную.
Д.П.: да нет-он реалист. История не знала еще ни одной полностью верной теории

Хокинг, как астроном, уже не верит в твердь небесную, хотя каждый может видеть голубой купол у себя над головой; но, как философ, вместе со многими, ещё верит в твердь «полностью верной теории».

Оптимистичные «идеалисты» прошлого вполне могли считать, что добраться до неба можно с помощью высокой башни, воздвигая ступеньку за ступенькой. «Реалисты» прошлого вполне могли понимать, что небо слишком высоко, чтобы эти ступеньки могли туда привести в обозримом будущем. Самые матёрые из них, пессимисты, могли считать, что твердь принципиально недостижима человеком. По крайней мере, за всю известную историю, никто ведь не построил такой башни.

Что сделали следующие поколения и завершили авиаторы: они показали, что небесный купол — это видимый предел, и отодвигается более совершенными приборами наблюдения. Самолёт может «достичь неба» и пересечь его наружу — но это будет совсем не то «небо», внутри которого были замкнуты люди долгое время.

«Идеалисты» нынешнего верят в то, что «полностью верная теория» когда-нибудь будет найдена. По крайней мере, твердь истины видна, нужно лишь до неё добраться, совершенствуя несовершенные теории. «Реалисты» нынешнего считают, что это маловероятно, истина недостижима, и мы можем к ней только вечно приближаться. По крайней мере, никогда ещё не было таких «полностью верных теорий».

И тот и другой взгляд — это подсознательная установка на то, что мир конечен, и может только умирать. Это — пессимизм, если не сказать более. И если астроном в Хокинге верит в расширяющуюся Вселенную, а не в небесную твердь, и верящих в последнее определил бы в религиозные мракобесы, то философ в нём застрял в рамках «истинностной тверди». Если в феноменологическом дискурсе говорить про «конец мира» — нонсенс, а говорить про видимый предел Вселенной — инженерная задача, то в философском дискурсе всё наоборот: твердить про «[не]достижимую твердь истины» всё ещё респектабельно, а инженерный подход к выходу за философские пределы ещё воспринимается как нонсенс.

Пессимистичный и импотентный постмодернистский релятивизм в понимании истины, как и фундаменталистские теории об «абсолюте» или «безконечности», несмотря на известные противоречия, изходят из единой позиции — мир замкнут, энтропия растёт и стремится к максимуму, к Единому. Абсолютисты проводят границу мира в Нигде, называя это «абсолютом» или «безконечностью», релятивисты проводят эту границу Везде, называя такую ситуацию ризомой.

Но этот клубок может и будет преодолён с конструктивистских оснований, и оба экстремума будут смотреться так же архаично, как концепция «небесной тверди» по сравнению с «расширяющейся Вселенной».