Тактическая истина

То, что фундаменталистские воззрения именуют «истиной» следует рассматривать, как концептуализацию наиболее устойчивого в некоем контексте момента поведения, эффективного в перспективе тактической или стратегической социальной ситуации.

Споры об «истине» рассматриваются прежде всего как конкуренция за право наклеить этот ярлык на то, что наиболее выгодно тем или иным людям в курсе социальной борьбы. Такая ценность ярлыка «истина» рождена не в последнюю очередь структурой наличного семиотического пространства социума, занятого перепродажей символов. Представляется, что смещение фокуса внимания в сторону от этого ажиотажа положительно скажется на общественном равновесии.

Необходимость в «личной истине» проистекает из необходимости в нахождении [предельно] устойчивых паттернов управления на личном уровне, в условиях, когда поиск происходит в рамках социально-обусловленного набора символов и приёмов поиска, и непротиворечивое существование рефлексии такого паттерна в сознании требует связывания его с меткой «истина».

Классический взгляд на истину, как на «тождество мышления и бытия» объявляется в первом приближении – нонсенсом (Принцип Преодоления Описания — ППО[i]), как сравнение килограммов с децибелами; либо во втором приближении – тавтологией (Расширенный Принцип Преодоления Описания — РППО), как сравнение яблока с «фруктом вообще». Движение, действие, поведение есть наиобщий знаменатель, потому бытие может быть определено как всякий процесс (или все процессы) во Вселенной, и мышление – как часть этого пространства процессов, связанную с деятельностью машины рационального человеческого сознания, как открытой системы. Их противопоставление есть попытка либо сравнивать качественно и количественно разные процессы (если пользоваться соответствующей мерой различения), что не имеет смысла[ii]; либо попытка выяснять включение элемента из специальной категории в объемлющую и наиболее общую на однородном множестве, что всегда верно. В таком ракурсе, «небытие» или «не-истина» в наиболее общем смысле, по ППО, есть вырожденная синтаксическая конструкция, не имеющая денотата, абсурд; либо, по РППО, выражает некий момент поведения интерпретатора.

Развитый конструктивистский подход должен удерживать классическую фундаментальную дистанцию означаемого (signatum) и означающего (signans), которая обычно мыслится как спецификация глубинной оппозиции между интеллигибельным и чувственным, но, оставляя первый экстремумом в интеллекте, второй экстремум относить не к чувственному опыту, а к моменту целесообразной деятельности. Последняя, рассматриваемая как процесс, может лежать вне доступного человеческому перцептивному аппарату спектра восприятия, но не вне его возможностей к свершению.

Постмодернистский пессимизм теоретически не преодолевается, т.к. представляется, что концепция «пустого знака» самозамкнута относительно любого знака. Таким образом, любая теоретическая конструкция, попадающая в оценочную мясорубку «умершего субъекта», как и любой другой текст, деконструируется (по Деррида) на метафоры, эквивалентные для постмодерниста в его деятельности. Но это лишь характеризует форму деятельности постмодерниста, действительность и необходимость которого волею судеб состоит в производстве знаков. «Симулякр», как представление, и постмодернизм, как деятельность, преодолевается практически, из-за пределов любого дискурса, через деятельную ткань мира.

Такая философия не направлена на поиск соглашений на чужом поле, но на предоставление её практическому интерпретатору стратегически бо̀льшего разнообразия деятельных состояний, позволяющего включать различные интеллектуальные пространства без необходимости упразднять свои собственные конструкции, но только специализировать последние.

Излагаемый философский подход направлен на поиск эффективного мироповедения. Однако, имея перед глазами широкий спектр присущей человеку деятельности, присутствует понимание, что любое мироповедение, и тем более – его концептуализация, имеет свою меру эффективности, сферу применимости и временной интервал, в течении которого эта модель поведения может давать нужный результат. Поэтому, на философском уровне представляется, что борьба за позитивное или негативное именование некой модели поведения, любая оценочная деятельность, это борьба за место в социальном поле, конкуренция за десигнат данного популярного знакового средства, который, однако, не всегда подкрепляется существенной (или существенно отличной от конкурирующей) деятельной интерпретантой.

Внутри этого социального противоборства, для операторов соответствующего уровня, «истина» нужна как референция к фундаментальной и абсолютной деятельной опоре, часто – как к признанному между конкурентами авторитету, стоящему выше предмета спора, и относительно которого можно разрешить противоречие в вопросах меньшего масштаба в свою пользу. В силу относительно малой длительности цикла разрешения таких взаимодействий, «абсолютность» опор может заканчиваться с завершением актуальности борьбы, что впрочем не отменяет важности «истины» в курсе работы. Отдельная философская система традиционно вовлечена в это противостояние на некоторой точке стояния. В этом отношении такой подход стоит на метапозиции, на плоскости стояния, может опираться на некоторую точку в частностях, и вовлекаться в конкуренцию за «истину» в тактических целях.

Поэтому, неправомерно говорить, что этот подход отрицает истину; она лишь изучает границы применимости тех или иных поведенческих комплексов. «Истина» явно определяется, как специфический знак, тактический инструмент управления социальными процессами в обществе с достаточно развитым семиотическим сознанием; либо как индекс момента действия с максимальной  в данной окрестности мощностью/устойчивостью.