Философский протокол -- проблема сам по себе, безотносительно теоретического наполнения.
Ниже привожу упражнение на грани издевательства (простите, Камиль, всё ради науки), где я симулировал философский диалог, в виде критики "Философии осознания", разработкой Камиля Гадеева. У него хорошие статьи вокруг темы и претензия на инженерный подход к проблеме. Что, очевидно, роднит подход с УЭ, а скорее с её предыдущей (годов 2010-2012) инкарнацией -- "Телеономической Теорией Сознания".
Формулировка претензии состоит в следующем. Философский протокол предполагает в первую очередь или настаивает на форме коммуникации, где генерация формул производится в свободно-ассоциативном режиме, с опорой на некоторый легальный инвентарь понятий с широкой интерпретацией. Набор семантик и правил ассоциирования позволяют конструировать синтаксически корректные, локально-логически непротиворечивые конструкции, которые локально опознаются, как релевантные. Возможные претензии к их релевантности внутри философской коммуникации в общем случае могут быть оспорены, т.е. превращены в отдельную дискурсивную ветку. Т.к. внутренняя дисциплина философского протокола достаточно слабая (и это ставится в заслугу), использование семантических люфтов и вариативности в ассоциациях позволяет заинтересованному субъекту избегать останова дискурса.
Метанорматив останова в философском протоколе присутствует неявно и как второсортный, он -- скорее часть более фундаментальной когнитивной архитектуры. Формы коммуникации и теоретизации под шильдой "формальной философии", где производятся попытки дисциплинировать философский протокол формализмами, при всех стараниях, всё ещё "философские, слишком философские"; возможно, их стоит охарактеризовать как "нишевые", и расмотреть отдельно.
Останов - понятие из теории алгоритмов, и представляет ценность в тех областях, где имеет ценность некое решение (как в теории вычислимости) или решение, как детерминированность действия в более общем контексте. Здесь я хочу использовать его особым образом, определив как дискурсивную катастрофу следующих видов:
- Императивная катастрофа. Прекратить рассуждения и выполнить действие, внедискурсивный жест. Например, в юридической практике доказательство вины или невиновности требует некоторых внедискурсивных действий.
- Квалитативная катастрофа. Прекратить рассуждение в текущей конфигурации, "изменить точку зрения". В рамках коммуникации некоторый дискурс дисквалифицируется (например, "нелогичен" или "ложен") и должен быть остановлен, в соответствии с соответствующим метаправилом.
- Легитимационная катастрофа. Прекратить рассуждения, потому что субъект потерял право продолжать дискурс. Модерация в перспективе социального эффекта коммуникации.
- Трансцендентная катастрофа. Прекратить рассуждения, потому что дискурс в его конфигурации или коммуникация с таким содержанием потеряли ценность для контрагентов. При этом, он может квалифицироваться как "логичный", и оставаться легитимным для субъектов.
Философский протокол позволяет достаточно легко обходить эти катастрофы:
- Индульгенции от прагматической необходимости в виде концепций "чистого мышления" и пр. избавляют от императивных катастроф: требовать жеста или практической проекции от философа или философии - фактически моветон.
- Квалитативные катастрофы обходятся привлечением более широкого набора понятий и более свободных ("творческих", "новаторских") ассоциаций.
- Легитимационный останов, видимо, наиболее применимый и применяемый в философской коммуникации: т.к. квалитативные методы (доказать "нелогичность") при должной подготовке пропонента нереализуемы, остаётся игнорирование или маргинализация авторов и теорий с использованием социальных технологий. Контр-операция - в расширении "инклюзивности", борьба с "репрессивностью" и тоталитарными структурами, т.е. фреймворками, которые инструментализируют легитимационный останов.
- Класс "трансцендентных" катастроф группирует остановы по иным внедискурсивным причинам: ресурсным, мотивационным, социальным, включая собственно ситуации превосходения дискурса: когда в результате коммуникации достигнуто обоюдное понимание, что дискурс в наличной архитектуре для контрагентов уже не актуален и необходимы более сильные архитектуры.
Я (YC) подхватил философские рассуждения Камиля (К) и продолжил генерацию теории, которая вполне может быть квалифицирована и как релевантная, и как логичная. Это не набор слов, я могу реконструировать использованную для генерации философскую модель - хотя для философов требование иметь такую модель, скорее, слишком сурово. И, судя по реакциям, выглядит этот мой бред вполне убедительно для окружающих, хотя я осознанно выполнял только локально-корректную генерацию без всякой иной ценности.
Если бы некий заинтересованный и подкованный философ включился бы с критикой, я вполне бы смог нарастить качество философских построений как минимум для того, чтобы дискурс не выпадал за нормативные рамки, в которых находится преобладающее количество остальных философских изложений, как минимум в области рассуждения о предельных понятиях, вроде "сознания", "времени", "бытия" и пр. Т.е. избежать катастроф. И, если поднапрячься и преуспеть в беллектристике, можно вполне обзавестись некоторой аудиторией поклонников.
Смысл упражнения в том, чтобы на синтетическом продемонстрировать дефициты философского протокола: отсутствие тупика, т.е. останова - это тоже тупик, только в виде трассы-уробороса.
K:
я формализую субъект (ΛS) не как мистическую сущность, а как оператор, возникающий в момент сбоя этой рекурсии. Это «слепое пятно» системы, из которого производится управление. Субъект здесь работает как двигатель, зажатый между инерцией накопленных данных (Нарратив) и давлением отброшенных альтернатив (Тень). Свобода в такой архитектуре — это не нарушение причинности, а инженерная способность менять сам базис вычислений, находясь в мета-позиции по отношению к исполняемому коду.
Неочевидный вывод - без трансцендентной свободы бытие коллапсирует.
YC:
коллапсирует имманентное, или инобытие?
K:
Концепция говорит про имманентное. Но я легко распространяю и на вселенную в метафизическом смысле.
YC:
именно инобытие и составляет главный вызов для метафизики, в том числе для интеграции имманентного и инобытийствования в единый концептуальный универсум. Вы говорите: трансцендентная свобода нужна для бытия. Но означает ли у вас трансцендентность свободы для бытийствующего сущего свободу от инобытия (разделённость и отчуждение, пусть и монадическое) или свободу, даруемую инобытиём бытию в этом универсальном единстве, как метабытием? Это ведь краеугольный камень в определении качества свободы и иерархичности Космоса: как отделённости и как наделённости.
K:
мне ближе инженерная интерпретация. Свобода это возможность использования Тени для перестройки Бытия.
YC:
если вы называете такое инженерной интерпретацией, почему высказывание выше — не инженерное?
K:
Я его понял как выбор между отказом от тени и служить тени. Я полагаю свобода вещь в себе.
YC:
Я так понял, что у вас "тень" — это некое (морально-окрашенное?) иное, со-сущное бытию (раз уж ему можно служить в бытийствовании), но противопоставляемое оному метафизически (раз в категориальной форме "Тень"). Если подразумевать или претендовать на некую универсальность в понимании этого единства, то составит ли свобода, как вы говорите, сущностно закрытая от опыта бытийствования, равносущное триадическое единство с ними? Или она таки имманентна одному из диадических элементов? Тут мы становимся на путь шаткого парадокса.
K:
Тень это ресурс, он неморален. Это невыбранные варианты. Проявленное бытие - нарратив, инерция прошлого. Свобода находится в метапозиции к ним - акт различения/разметки
YC:
Хм. С одной стороны, вы говорите про некий самосущий и самоопределяющийся акт различения, находящийся в метапространстве — т.е. в трансцендентной иноположности и к Бытию, и к Тени, а с другой — о "философии осознания", как о философском различении осознания, т.е. внесению различения не просто в Бытие, а в наше конкретное бытийствование (как в этом чате). Это противоречие.
K:
В топологии это противоречие снимается понятием ортогональности. Свобода меняет не бытийствование а правила бытийствования
YC:
как это? а правила бытийствования не меняют бытийствования в свою очередь? Если да, то вот эти выделяемые "правила" — они имманентны, если нет — то формируют ещё один скрытый полюс. Триадическое и тем более диадическое единство дают простые топологии, и (нарисуйте на бумаге) ортогональность в триаде — это плоскость с единым, иерархически выделенным центром — началом координат. Судя по тому, как вы полагаете свободу (трансцендентную и непостигаемую), в этом центре именно она. Она связывает Тень и Бытие субстанцией выбора. И ваш "коллапс бытия без трансцендентной свободы" — это не выбор, это разрушение триады. Видимо, вы слишком о-существили свою трансцендентную свободу. Коллапсирует обусловленное не-тенью бытийствование — так будет правильнее в вашей же системе координат.
K:
)) это геометрическая точка. Пустота. Начало координат. Она просто определяет как будет нарезана координатная сетка бытия и тени.
YC:
т.е. пустота у вас это третья ипостась в триаде с Бытием и Тенью? Или, как в шуньяваде, пустотность имманентна и тому, и другому, и ещё и свободе? Или сама суть эта самая трансцендентная свобода. Только опять противоречие: пустотность — суть отсутствие акта и неразличение, а у вас свобода — таковой акт, фундирующий Бытие и его демаркацию от Тени. Вам придётся принять ответственность за эту метафизику Тени-Бытия, а не выталкивать её в безликую пустотную точку. Вещь в себе — не означает пустотность, она означает неразличимость.
K:
Хм.. шуньята это всё же ближе к потенциалу. Полю неразличенного.
А свобода это геометрическая точка. Она пуста в смысле не вещественности, но есть как источник акта. Для системы она вещь в себе.